Ко Дню Победы. Стыдное

Который день вижу вокруг дорогие японские, немецкие и американские машины с черно-оранжевыми лентами. Каждый раз вздрагиваю: как им не стыдно? И тут же себя одергиваю: а что они еще могут себе поставить в зачет, кроме победы, одержанной не ими? Что у них в жизни после 1945 года еще грандиозного случилось?

Я тоже отношусь к той части граждан, которые считают, что День Победы надо сделать семейным праздником поминовения погибших. А все средства, которые государство тратит на парады, плакаты, псевдопилотки/палатки и псевдополевую кухню, надо отдавать в рублях тем, кто еще помнит войну. И это единственный способ загладить ту колоссальную неловкость, которую испытываешь спустя столько лет после трагедии. 

Мой дед, крестьянин, отец шестерых детей, погиб чуть ли не в первом своем бою ополченцем в 1941 под Смоленском. Воевал он недолго, потому как не умел. В 1943 году под Курском сгорел в танке его старший сын, мой дядя. Бабушка, узнав о его смерти, плакала несколько дней без остановки, причитая «как же ему было больно». Она долго не могла смириться с теми страданиями, которые выпали на долю ее ребенка. Из оставшихся детей выжили трое. Из троих высшее образование получил только мой отец. И так в большинстве советских семей того времени. Война закончилась 69 лет назад. И…? Если бы они воскресли, как бы мы все это им объяснили? 

Из недавнего разговора с преподавателями некоторых факультетов МГУ: «Ну, у меня сейчас есть студенты, которые биологию вообще не учили, у них этого курса в школе не было, я вообще не понимаю, как им палеонтологию преподавать . – А у меня полно тех, у кого физики вообще не было. Я даже представить такое не мог раньше. Как будто послевоенное поколение в вузы пришло. – Да чего там говорить, наука и образование как системы умерли. Есть еще живые островки, но это недобитки, скоро сдохнут».

Из рассказа приятельницы: «Ну, поехала я в отпуск в Грецию, а нога все болит и болит. Пошла я на острове к деревенскому хирургу, вот, мол, полгода уже хожу с распухшей ногой после микрооперации на стопе. Делала в известной московской клинике. Так он мне не поверил! Он как глянул, говорит, такое не могло случиться в столице России, у нас даже ветеринар так со своей скотиной не поступит. Ни один хирург не стал бы удалять поверхностный жировик и перерезать все нервы поперек стопы. Это варварство. Так в Москве сделать не могли. Может, у вас был несчастный случай? Да, говорю, несчастный и очень дорогой. Он опять не поверил, что я еще и деньги за это заплатила». 

Из рассказа социолога, вернувшегося с Сахалина: «Более мрачных, депрессивных земель в России я не встречал. Ни одного строящегося дома, ни одной новой крыши, на автомобиле не проехать, все разбито. На той части, что была у японцев, остались заготовки для железной дороги. С тех пор они одиноко и стоят. А дороги нет и нет. Люди мрачные, смотрят исподлобья…».

Из окошка: самые лучшие машины по-прежнему трофейные (американские) и те, что делают в разгромленных некогда странах (Япония, Германия).

Из газет: первое предложение новости: «Убыток "Роснано" по итогам 2013 года превысил $1 млрд.», последнее предложение этой же новости: «Вознаграждение членов правления и совета директоров "Роснано" выросло в 2013 году на 18% - до 153 млн. руб.»

Смогли бы мы донести воскресшим смысл заголовка сообщения госагентства: «Путин признал «зеленых человечков» в Крыму, но не власти в Киеве»? 

Смогли бы они понять, что достижения прошлого (доступность образования и медицины, развивающаяся наука, отсутствие коррупции как фактора макроэкономики) канули вместе с преимуществами нового постсоветского времени (демократические ценности и свободы, рыночная экономика)? Удержались бы они от вопроса: чего же вы и старую жизнь про…ли, новую не построили,  да еще и нефти столько продали? Что тут скажешь? Только и остается ленточкой помахать и газануть на «Тойоте» «Спасибо деду за победу».

Ольга Орлова, Москва