Когда политическая ситуация становится более или менее стабильной, самое сложное — соотнести частное с общим. Для Украины сейчас на первый план выходят выборы, но остается прежним внешнеполитический фон — крайне неблагоприятный. И возникает соблазн успокоить себя тем, что враждебная внешняя сила сама собой отомрет. Хотя такие люди, как Радослав Сикорский и Даля Грибаускайте советуют на это не надеяться.
Да и в самой России многие подвластны иллюзиям. Вот мнение одного интеллектуала:
«Русская система, какой она сложилась тут в веках вместе с народонаселением своим «богоносным», реально не совместима с современностью с её вольными людьми и их правилами жизни. Она и раньше всегда этим страдала и потому постоянно закрывалась от мира, а сейчас, с приходом интернета и всех этих гаджетов, чувствует себя, как Снегурочка на солнце».
Что ж, опять технологический фетишизм — напугал Путина гаджетом. Но главное — это глубочайшее заблуждение и фундаментальная методическая ошибка: Мол, есть некая современность, под палящими лучами которой живущая прошлым Россия тает, как Снегурочка. А на самом деле, в прошлом оказался цивилизованный мир, столкнувшись с ушедшей в будущее Россией. Все та же линейная логика позапрошлого века, где прошлое темное, а будущее светлое. Да с чего все взяли, что оно непременно будет светлым? Неужели мальчик из «Кабаре» ничего своей песней не разъяснил?
Еще и на санкции есть надежда. О санкциях и их последствиях можно спорить, но не это самое главное. На чем основаны ожидания, что проблемы российской экономики повлекут за собой изменение ее внешней политики, прежде всего, по отношению к Украине? Как раз наоборот: следует ожидать роста агрессивности и эскалации агрессии. Нынешняя война порождена, в первую очередь, нуждами внутреннего управления, и ее расширение будет ответом на экономические трудности
Подобная позиция — безусловно, угроза для свободы и демократии и в России, и в Украине. Но есть нечто более серьезное.
У нас очень любят спорное и достаточное древнее исследование Арендт о происхождении тоталитаризма. Куда менее популярна книга Бжезинского-Фридриха, в которой говорятся неприятные вещи об ответственности демократии и порожденных ею технологий массовой коммуникации. И о нетождественности тоталитаризма прежней автократии, отличиях от нее. Даже самый первый тоталитаризм, русский, кровно связанный с самодержавием, не был его прямым продолжением, а установился после краткого периода демократии.
Путинский тоталитаризм — тоже реакция на несостоятельность русской демократии. Всегда и везде тоталитаризм не следствие насилия, а результат консенсуса между властью и населением (термины государство и общество здесь неуместны).
При всей любви и почтении к покойному Егору Гайдару вынужден признать, что его интеллектуальное наследие вполне соответствует уровню мейнстрима. Главное, конечно, это его нелепые суждения о решающем влиянии нефтяных цен на политические изменения в России. Но есть и другое — тоже вполне обывательские суждения о «веймарской России».
Во-первых, он связывал фашистскую перспективу с маргинальными политиками, а не властью, не с Путиным, с которым у него были давние связи еще с питерских времен. Во-вторых, у Гайдара присутствовала все та же примитивная логика: русских людей обидели, уязвленность, всяко разно. Гитлера тоже так оправдывали. Ну, не оправдывали, объясняли, но в таких случаях это одно и то же.
На самом деле, Гитлер и Путин никакой шок не лечили, и никакой сугубой уязвленности в качестве главного мотива политического выбора и политического поведения у немцев и русских не было, хотя в политической демагогии фюрера и самого вежливого человека она была и есть. В гораздо большей степени немцы и русские были мотивированы разочарованием в демократии.
Гитлер и Путин сделали другое. Они не только выпустили на волю первобытные инстинкты немцев и русских, но легитимировали, институализировали дикарство, варварство, первобытность.
Реакцией на несостоятельность демократии украинской может стать согласие на тоталитаризм оккупационный и коллаборационистский. Но проявиться она может и в стремлении к собственному, национальном авторитаризму. Последнее все чаще приходит на ум в ходе наблюдений за ростом политического насилия в Украине.
Избиение Шуфрича — еще один пример русификации украинской политической культуры. Нехороший поворот, господа украинцы. а главное — ничего это не изменит в правящей элите и принимаемых ею решениях. собственно, это замещение, компенсация, не более. Очень по-русски: бояр толпе отдавать. Путин это постоянно практикует, но в иной форме. А сущность одна. И самое главное: выбор авторитарной модели поставит крест на европейской солидарности, война с Россией из противостояния демократической нации возрождающейся империи превратится в разборку двух враждебных демократии режимов.
Можно было бы, конечно, устроить провокацию, поговорить о вишистском варианте для Украины, о национальном развитии в условиях массового коллаборационизма, Но это было бы абсолютно беспредметно. то, что устраивает Россия на де-факто отторгнутых землях с начала девяностых, совершенно несопоставимо ни с организацией жизни на оккупированных нацистами территориях, ни со странами танкового социализма.
Русская оккупация не является альтернативным национальным развитием. Это вообще не развитие, это вообще не жизнь. С трудом избегаю мата — тут все описывается одним словом. Гнойники в Абхазии, Приднестровье, Южной Осетии, таджикский наркотрафик, даже, если пойдем дальше, судьба Афганистана — все это показывает, к чему ведет русская оккупация.
Коллаборационизм существует благодаря тому. что предоставляет коллаборанту некоторое продвижение: обогащение, повышение статуса. или является гарантией выживания и более или менее сносного существования. Но у русской оккупации нет никакой позитивной программы для населения. раньше бывала, даже в Афганистане была. Сейчас нет.
Так что демократия остается для Украины единственным способом национального выживания. Что же касается смены элит, то позволю себе представить русский опыт последнего столетия в упрощенной форме:
Итоги октября-1917 в представлении поколения победителей:
камергер — дворник Митрич, офицер — официант в эмиграции.
Борьба за идеалы революции в великую сталинскую эпоху:
поколение победителей — могильники по всей стране.
Краткий модернизационный период:
функционер (любое ведомство) — олигарх
Возрождение величия России:
олигарх — заключенный.
Устремления прогрессивной общественности в эпоху возрождения России:
олигарх — заключенный, функционер — заключенный.
Вот и вся разница. Получается, что хоть какое-то развитие было в проклятые девяностые. и именно за счет того, что не было никаких люстраций и прочих расправ с прежней элитой. А в нынешней Росси любое соучастие в ее обновлении, включая борьбу с партией жуликов и воров и подглядывание в замочную скважину, — это содействие власти. Соучастие в воспроизводстве старой русской модели, не допускающей стабильного развития.
Повторение этого обновленческого бега на месте может стать еще более глубокой русификацией Украины, чем нынешнее политическое насилие.