Кремль. Зустріч двох фантастик

И в это революционно пылающее пространство Европы 3 октября 1920 г. рискнул отправиться английский писатель-фантаст Герберт Уэллс в сопровождении старшего сына Джипа (аббревиатура из заглавных букв двух полных имен - George Philip, Джи-Пи), исполнявшего роль переводчика-секретаря.

Прямых рейсов “British Airways” тогда не наблюдалось, потому добирались на перекладных: пароходом Лондон-Стокгольм, поездами Стокгольм-Торнео (пограничная станции с Финляндией), Торнео-Ревель (Таллин), Ревель-Петроград.

Неожиданно известный романист оказался почти, что официальным лицом. Ведь в страну Герберта Уэллса пригласил председатель Моссовета Лев Борисович Каменев (Розенфельд), а не, как ошибочно считалось раньше, Максим Горький. Это был второй визит в Россию родоначальника мировой футурологии, которого друзья называли Эйч-Джи. Сравнивать было, с чем. Если в первый приезд, в 1914 г. Москва показалась мистеру Уэллсу “нелепо богатой на английский взгляд”, то теперь пестрели картины “колоссального непоправимого краха”.

Только к ноябрю Комиссия ГОЭЛРО планировала в бумажной версии закончить План электрификация России - было поставлено под ружье свыше 200 инженеров и экономистов в области электроэнергетики. Дабы отпечатать увесистый том на 650 страницах о Светлом будущем - в срочном порядке, к VIII Всероссийскому съезду Советов (22.12.1920 г.), пришлось “заплатить” типографиям… 30 пудов муки, 5 пудов сахара и 5 пудов селедки. С некоторыми и вовсе расплатились… антоновкой. 
Один из занятых в изготовлении брошюр печатников пошутил: 

- Живем при Советской власти, как в раю, – ходим нагими и кушаем яблоки.

Погибающий от голода Петербург произвел на англичан удручающее впечатление. У большинства жителей Северной Пальмиры не было смены белья, но за пять тысяч рублей (примерно 7 шиллингов по курсу) в магазинах предлагались… красивые букеты больших хризантем.

Чересчур тянулись 22 мучительных часа путешествия в Москву. Компанию Эйч-Джи и Джипа для удобства дорогих гостей составил революционный матрос с… великолепным серебряным чайником из какого-то петербургского дворца. 

О встрече с председателем Совнаркома В.И.Лениным-Ульяновым в деталях договаривался... американский бизнесмен Вашингтон Бейкер Вандерлип-младший, предлагавший Ленину и Советской России, за деньги, уступить США полуостров Камчатка – на время, в концессию. Поскольку янки, вооруженный рекомендательным письмом от сенатора-республиканца Уоррена Хардинга, кандидата в президенты США, из ряда вон плохо говорил по-русски, понадобилось 80 часов переговоров, разъездов и ожидания. Это притом, что о рандеву Уэллса с вождем российского пролетариата заранее условился Максим Горький.

***
Заночевать в Москве лондонским путешественникам пришлось в доме №17 по Софийской набережной, принадлежавшем английской миссии; здесь и сейчас расположена резиденция британского посла. Утром, 7 октября 1920 г., в сопровождении революционного матроса Герберт Уэллс перебежал по Большому Каменному мосту Москву-реку и спустя полчаса попал в кабинет Ленина.

Описывать, как протекала историческая беседа, не стоит. Изложено в томах лестных монографий, на что употреблено сотни гектаром леса. Но вот любопытный штрих. Оценивая уровень владения английским языком вождя мирового пролетариата, Герберт Уэллс выразился убийственно: "Говорит быстро и с точки зрения грамматики правильно. Даже не подыскивает слова. Но татарский акцент Ленина чудовищен".

И тут для меня начинается самое главное: на кой ляд английскому писателю с мировым именем отправляться в страну воинствующих варваров?

А) Возымело действие коммерческое приглашение председателя Моссовета Льва Каменева? Так большевикам и вагон золота в качестве гонорара на этот проект не помог бы. В 1917 г. Герберта Уэллса возвели в члены Исследовательского Комитета при Лиге Наций, и он издал несколько книг-размышлений о мировой организации.

Б) Хлопоты и протекция Максима Горького, с которым завязалась дружба, особенно окрепшая с 1907 г., после вояжа Алексея Максимовича Пешкова в Великобританию? Так пролетарскому писателю самому год оставался до вынужденной эмиграции.

В) Влюбленность в “красную женщину-вамп” Марию Закревскую-Будберг, с которую Эйч-Джи познакомился в 1914 г. Так на нее, идеально изящную и далеко не всегда чистую, он обратил внимание, только ПОСЛЕ встречи в Кремле в Ильичом. Когда обратном пути домой ночевал на квартире Максима Горького в бывшем доходном доме Е.К.Барсовой на Кронверкском проспекте, 23, на четвертом этаже. В ночь перед отъездом в Лондон 55-летний Герберт Уэллс заглянул к Муре… попрощаться. Что там случилось, версий множество: от… старый сатир из Бромли сорвал с неё одеяло, обуреваемый страстью, до… она пригласила его посидеть на диване, они покурили, поговорили, и, видя, что Мура заснула, он... 
Как бы там ни было, “великий заводной мужик” после смерти по завещанию отписал личной секретарше М.А.Горького Марие Закревской-Будберг $100 тыс.

Как-то всё надуманно, ни к селу ни к городу. Эти три версии сродни творческой логике Пауло Коэльо или Харуки Мураками. Собирая факты, вот здесь, в этих словах Герберта Уэллса, натолкнулся на подсказку: " Через весь наш разговор с Лениным проходили две - как бы их назвать - основные темы. Одну тему вел я: “Как вы представляете будущую Россию? Какое государство стремитесь построить?” Вторую тему вел он: “Почему в Англии не начинается социальная революция? Почему вы ничего не делаете, чтоб ее подготовить? Почему не уничтожаете капитализм и не создаете коммунистическое государство?”

Иными словами, каждый оставался на собственной волне, каждый преследовал личные цели, каждый качался на качелях своей персональной мечты.

***
Не скрою, ключ к пониманию этой важной встречи мне вручила глубочайшая статья “Герберт Уэллс. Генеалогическое древо Уэллса” (1922) русского писателя Евгения Ивановича Замятина (1884-1937). 
Автор гениальной дистопии “Мы” (1920), на два корпуса опередившей и “О дивный новый мир” (1932) , и “Слепящая тьма” (1940), и “1984” (1949), - пишет:

"Уэллсовская фантастика - это фантастика, может быть, только для сегодня, а завтра она уже станет бытом. Мы можем сказать это тем увереннее, что многие из фантазий Уэллса - уже воплотились, потому что у Герберта Уэллса есть странный дар прозорливости, странный дар видеть будущее сквозь непрозрачную завесу нынешнего дня. Впрочем, это неверно: странного здесь не более, чем в дифференциальном уравнении, позволяющем нам заранее сказать, куда упадет выпущенный с такой-то скоростью снаряд; странного здесь не более, чем в прозорливости астронома, предсказывающего, что затмение солнца будет такого-то числа в таком-то часу. Здесь не мистика, а логика, но только логика более дерзкая, более дальнобойная, чем обычно".

Почему-то миру импонирует Герберт Уэллс именно как автор фантастических романов, что переведены на все европейские языки, даже - на арабский и китайский. Но Эйч-Джи-фантаст - это только половина знаменитого литератора: кроме 13 фантастических романов у писателя 13 реалистических романов. Позвольте не буду перечислять? Вместе с тем особняком стоят еще три произведения зрелого периода: “Душа епископа” (The Soul of a Bishop; 1917), “Джоана и Питер: Школа жизни” (Joan And Peter: A Story Of An Education; 1918) и “Неугасимый огонь” (The Undying Fire; 1919). Они открыли новый, футурологический этап в творчестве Уэллса, где всеми красками радуги заиграл странный дар видеть будущее сквозь непрозрачную завесу нынешнего дня.

Именно на произведении “Джоана и Питер: Школа жизни” Евгений Замятин акцентирует внимание: там есть Англия - накануне и во время войны; там есть эхо вчерашней и сегодняшней России. 

Пристальней посмотрим, КАКОЙ Россию увидел отец современной футурологии до Октябрьской революции, чтобы попытаться понять: зачем он в нее ОТПРАВИЛСЯ? Если помните, по сюжету, в романе “Джоана и Питер: Школа жизни” странствуют Питер и его опекун Освальд. Ну, как и наша сладкая парочка, отец и сын-переводчик, Эйч-Джи и Джип.

Вот какою из-за литературного стола увидел Герберт Уэллс Москву в романе “Джоана и Питер: Школа жизни”. 

Красные стены Кремля; варварская карикатура Василия Блаженного; грязный странник с котелком в Успенском соборе; длиннобородые священники; татары - официанты в ресторанах; публика в меховых шубах - так нелепо богатая на английский взгляд. 

Чуть погодя перед читателем откроется поразительная панорама Москвы с Воробьевых гор: синева снега, цветные пятна крыш, золотое мерцание бесчисленных крестов. И оттуда, сверху, глядя на Москву, Освальд, говорит: "Этот город - не то, что города Европы: это - нечто свое, особенное. Это - татарский лагерь, замерзший лагерь. Лагерь из дерева, кирпича и штукатурки..."

Ее, Великую Татарскую революцию, слегка обложенную кирпичной кладкой и оштукатуренная под идеи Великой Французской революции, воочию захотел увидеть и даром провидца описать Герберт Уэллс.

Понимаете, почему Е.И.Замятин увидел город на Неве именно так, в 1918-1921 гг.: 

"Огромный, несущийся в ледяной пустоте снаряд … Петроград.
Что-то огромное, разрушительное, смертельно запущенное во время и пространство. Словно оно, огромное, разрушительное, смертельное запущено во время и пространство, ошиблось… эпохой и цивилизацией".

***
По обыкновению деловой, застегнутый на все государственные пуговицы Петербург англичанину показался похожим на Европу, на Лондон. Вроде бы, ничего татарского, азиатского англичанин сразу не заметил, пока не попал... в местный парламент, в Государственную Думу. Над залом, в святая святых революционного законотворчества парил, всё революционное собою заслоняя - громадный портрет. Как позже вспоминал Герберт Уэллс:"Фигура самодержца, вчетверо больше натуральной величины, с длинным, неинтеллигентным лицом, высилась во весь рост, попирая кавалерийскими сапогами голову Председателя Государственной Думы". 

"Вы и вся Империя существуете для меня, - явно говорил глуполицый портрет, держа руку на эфесе шашки".

Представляете культурологический шок европейца: пришли к власти босые и полуголодные татары, и стали рулить одной шестой частью суши под портретом Николая II Александровича, Царя-тряпки, Николая Кровавого, Князя Ходынского и Цусимского, который им, ну, никак не мешал. Более того, скажу вам: который был с ними одной генетической цепочки... Лукавил ли Герберт Уэллс, когда подготовил ряд статей о России для газеты “Sunday Express” и утверждал: "Я не верю в веру коммунистов. Мне смешон их Маркс. Но я уважаю и ценю их дух, я понимаю его". 

Думаю, как опытного футуролога Эйч-Джи просто взорвала фантасмагория на темы образования и культуры, поставленная большевиками на подмостках России. 

- Тут лучше начинаешь понимать Достоевского. Начинаешь представлять себе эту “Holy Russia” (Святая Русь), как род эпилептического гения среди наций - нечто вроде “Идиота” Достоевского - гения, настаивающего на моральной правде, подымающего крест над всем человечеством...

Что воочию увидел Герберт Уэллс, когда цепкие глаза вырвали из обыденной жизни, а рука мастера навеки упаковала в форму дорожных записок “Россия во мгле” (“Russia In The Shadows”)? Вот одна из реалистичных картинок Петрограда образца октября 1920 г., словно вырубленная на мокром граните Невы.

"В голодном замерзающем Петрограде ежедневно давалось 40 спектаклей. Билеты на них в большинство были бесплатны, а места в зрительном зале распределялись по жребию - как на спектакли Лондонского Театрального общества.

И только гениальный Федор Шаляпина в “Севильском цирюльнике” и “Хованщине” наотрез откатывался петь бесплатно и, как член дирекции Театра, требовал за выступление баснословный по тогдашним меркам гонорар - 200 тыс. рублей (£15). Когда становилось особенно тяжело с продуктами, за исполнение партий – будь-то Досифая или Дона Базилио - в Мариинском театре Шаляпин, непревзойденный баритональный тенор, которому в Миланского театра “La Scala” (1900) за одно выступление платили полторы тысячи франков, требовал гонорар… мукой, яйцами и другой снедью".

По-другому, двумя годами ранее, из-за литературного стола Герберт Уэллс представлял Москву в романе “Джоана и Питер: Школа жизни” (1918). Пусть в форме футурологического апокрифа, пусть в некоем ореоле первопроходцев от революционной сохи:

- Да, Азия идет на Европу с новой идеей... У них, русских, есть христианская идея в том виде, в каком у нас, в Европе, ее давно нет. Христианство для России - обозначает братство. И этот город с его бесчисленными крестами - в гармонии с русской музыкой, искусством, литературой...

Побывав в течение недели в октябре 1920 г. в двух столицах революционной России, Эйч-Джи явно откорректировал собственное представление о русской идее, православно-татарском пути и большевиках. Ну, это, в наивысшей форме, работящие романтики, сгрудившие вокруг себя озлобленных, униженных и оскорбленных, вооружив их короткими и ясными транспарантами: “Мир - народам”, “фабрики - рабочим”, “земля - крестьянам”. 

В ледяной пустоте революции цельную толпу кто превратил в бронебойный снаряд?

Заряжающие.

***
Уверовав в свою миссию, никчемные личности взялись в России творить Историю.

Герберта Уэллса поразило в Петрограде и Москве обилие ликов, то ли в скульптуре, то ли в портретах - Карла Маркса, который русских, по иронии, считал… одной из “варварских рас”. Тогда как автор “Войны миров” находил составителя “Капитала”… скучнейшей личностью, выражая уверенность, мол, единицы из его последователей дочитали до конца “нагромождение утомительных фолиантов. 

Немецкий теоретик стадного коллективизма, чьи обе дочери покончили жизнь самоубийством, любил тырить. К примеру, лозунг “Пролетарии всех стран, соединяйтесь!” принадлежит не Карлу Марксу: слоган нагло стибрен у одного из настоящих лидеров рабочего движения Германии середины XIX в. Карла Шнаппера. Автором крылатой фразы: “Религия - это опиум для народа” - по праву считается немецкий поэт и философ XVIII в. Новалис. Даже “диктатуру пролетариата” первым предложил установить французский коммунист-утопист Луи Огюст Бланки, отсидевший в общей сложности 37 лет в тюрьмах; старик Крупский обозвал его “неумным сектантом”.

Что на месте, в России, увидел Герберт Уэллс? Стоит приостановиться в дорожных записках “Россия во мгле” (“Russia In The Shadows”) аккурат на этом месте: "Большевистское правительство - самое смелое и вместе с тем самое неопытное из всех правительств мира. В некоторых отношениях оно поразительно неумело и во многих вопросах совершенно несведущее. Это самое бесхитростное правительство в мире. О простодушии свидетельствует вопрос, который мне постоянно задавали в России". 

"Когда произойдет социальная революция в Англии? Меня спрашивали об этом Ленин, руководитель Северной коммуны Зиновьев (председатель Исполкома Союз коммун Северной области Г.Е.Зиновьев – Авт.), Зорин (секретарь Петроградского губернского комитета РКП(б) С.С.Зорин) и многие другие".

Дело было даже не в том, что, согласно Маркса, социальная революция должна произойти в странах с наиболее старой и развитой промышленностью, где сложился многочисленный класс пролетариата. Их словно пугала правда. Правда того, что они, варвары татарские, натворили… Дальше цитирую: "Многие большевики, с которыми я беседовал, начинали с ужасом понимать: то, что в действительности произошло, - это вовсе не обещанная Марксом социальная революция. Речь шла не столько о том, что они захватили государственную власть, сколько о том, что они оказались на борту брошенного корабля".

***
Последние главы романа “Joan And Peter: A Story Of An Education” воссоздают апокалипсическое видение одной шестой части суши. Это прямой репортаж из антиутопии для газеты “Sunday Express”. 

"В России уже бушует пожар, и первые его искры долетают до Англии. Великобритания закончила жестокую школу войны. Получившие в ней образование - и Питер, в том числе – поняли: по-старому больше жить нельзя. Старое нужно разрушить, чтобы на расчищенном месте построить мировое государство, СОЮЗ СВОБОДНЫХ НАЦИЙ. И, главное теперь - работать, работать, не щадя своих сил".

Под занавес романа “Джоана и Питер: Школа жизни” (1918) Питер посылает либеральной вольнодумствующей Европе мессидж-предостережение:

- Отныне мы должны жить как фанатики. Если большинство не будет жить как фанатики - этот наш шатающийся мир не возродится. Он будет разваливаться все больше - и рухнет. И тогда только раса большевистских мужиков будет разводить свиней среди руин.

Член Исследовательского Комитета при Лиге Наций, мистер Герберт Уэллс 95 лет тому назад увидел отатаренное, варварское лицо развалившегося Советского Союза, вооруженное до зубов, беспардонное, наглое, упрямое, и жестокое. Уже тогда оно было способно не только расшатать европейскую цивилизацию, но и превратить Старый Свет в руины, под пастбища для своего скота.

***
Терпение Герберта Уэллса лопнуло, когда его усадили в поезд на Петроград, тащившийся с скоростью черепахи. Узнав, что курьерский поезд умчал три часа назад, пока английский гость с чемоданами томился в ожидании автомобиля, чтобы ехать на вокзал, писатель высказал гиду все, что он думает о советской организации. Революционный матрос с… великолепным серебряным чайником из какого-то петербургского дворца почтительно выслушал буржуя, пожал плечами, сдвинул на затылок бескозырку и ответил: 

- Видишь ли, товарищ, блокада…

Побывав в России, Герберт Уэллс попытался расширить мотивы авторских городских сказок. Он описал еще одно причудливое здание, которое в Европе, но в форме отдельно взятого рая строит татарская цивилизация: ходим нагими и кушаем яблоки. Строит, как умеет, строит упрямо.
Как и в предыдущих романах, и здесь мастер увидел дуализм происходящего и неумолимо наступающего на Европу.

Ведь в предыдущих тридцати романах у автора органично сосуществовали: математика и миф, физика и фантастика, чертеж и чудо, пародия и пророчество, сказка и социализм. 

Теперь же он увидел социального мутанта, государство-инопланетянина, с которым Европе придется считаться и искать возможность жизнь в мире.
Потому как в России, в этом огромном, несущемся в ледяной пустоте снаряде - “Holy Russia” (Святая Русь) – издавна причудливо соседствовали варварство (тротиловый эквивалент) и цивилизация (оболочка).