10 мая 2015 г.: пророчество Мандельштама

"Наливаются кровью аорты,

И звучит по рядам шепотком:

- Я рожден в девяносто четвертом,

Я рожден в девяносто втором...-

И в кулак зажимая истертый

Год рожденья - с гурьбой и гуртом

Я шепчу обескровленным ртом:

- Я рожден в ночь с второго на третье

Января в девяносто одном

Ненадежном году - и столетья

Окружают меня огнем."

Строки эти выглядят эпитафией молодым парням, которые отдают сегодня жизни за Украину в изнурительном противостоянии с российским захватчиком. Осип Мандельштам написал их в 1937-м, в воронежской ссылке, незадолго до своей трагической гибели в ГУЛАГе. Настоящая поэзия - это всегда пророчество. Мандельштам, описывавший страшную судьбу родившихся в конце ХІХ века, предугадал и трагедию родившихся в конце ХХ-го - в конце концов, в "чудовищной" мандельштамовой России и даже рядом с Россией, этой ненасытной воронкой смерти, столетиями ничего не меняется.

В этих же "Стихах о неизвестном солдате' , написанных за два года до начала второй мировой, Мандельштам оставляет её строгий пейзаж - его современники, увидевшие войну воочию, будут описывать то, что он предчувствовал:

"Миллионы убитых задешево

Протоптали тропу в пустоте,-

Доброй ночи! всего им хорошего

От лица земляных крепостей!

Неподкупное небо окопное -

Небо крупных оптовых смертей,-

За тобой, от тебя, целокупное,

Я губами несусь в темноте –

За воронки, за насыпи, осыпи,

По которым он медлил и мглил:

Развороченных - пасмурный, оспенный

И приниженный - гений могил.

Хорошо умирает пехота,

И поет хорошо хор ночной

Над улыбкой приплюснутой Швейка,

И над птичьим копьем Дон-Кихота,

И над рыцарской птичьей плюсной.

И дружи'т с человеком калека -

Им обоим найдется работа,

И стучит по околицам века

Костылей деревянных семейка,-

Эй, товарищество, шар земной!

Для того ль должен череп развиться

Во весь лоб - от виска до виска,-

Чтоб в его дорогие глазницы

Не могли не вливаться войска?"

Этот вопрос Мандельштама остается без ответа и спустя почти столетие. Войска все идут и идут по пустыне Красной площади, вливаясь в глазницы безмолвной мумии в мавзолее и отражаясь в пустых глазах её словоохотливого преемника. Но поэзия не может, к сожалению, победить зло - она способна лишь к состраданию.