Бродський. Вимір особистості

Ей, писательнице и журналистке, чье имя с конца 1950-х гг. прекрасно знали читатели "Известий", "Комсомольской правды", "Литературной газеты" - не раз удавалось восстанавливать поруганную справедливости. 

И на сей раз драгоценные строки сами бежали в блокнот, а Фрида Абрамовна даже не понимала голову, дабы лишний раз не дразнить гусей.

18 февраля 1964 г. в Ленинграде судили "классового паразита" Иосифа Бродского, который тунеядством на шее Страны Советов порочил имя советского человека. 

С подачи тупых питерских ментыдл, прикрываемых партийными чинушами, 29 ноября 1963 г. в газете "Вечерний Ленинград" появилась статья "Окололитературный трутень", подписанная разгневанным хором патриотов Я.Лернером, М.Медведевым и А.Иониным. Стая газетных шавок облаивала литератора за "паразитический образ жизни", безбожно перевирая и приписывая чужие строки 24-летнему ленинградскому Поэту. Поэту, который еще… даже не печатался.

Сказали: - Фас, значит, "фас".

Газетная чушь не просто изобиловала сигналами к преследованию Иосифа Бродского, она логично подталкивала власть к аресту… тунеядца. 

Никакая это была не случайность! 

8 января 1964 г. тот же услужливый листок Партии вдогонку тиснул подборку состряпанных писем. На чем свет стоит, читатели возмущались "окололитературным трутнем", будто забот у них других не было.

13 января 1964 г. поэта арестовали за тунеядство. Мол-де, как это он, единственный кормилец в семье (родители Бродского уже вышли на пенсию)… мало зарабатывает!?! Представляете, у него трудовая книжка не лежит в отделе кадров! 

Молодые не знают, но в те годы действовал Указ Президиума Верховного Совета РСФСР от 04.05.1961 г. "Об усилении борьбы с лицами, уклоняющимися от общественно полезного труда и ведущими антиобщественный паразитирующий образ жизни".

Был ли дым без огня? Как для Совка, крамольные тогда создавались поэтом стихотворения, вчитайтесь в - "Люби проездом родину друзей" (1961):

- Люби проездом родину друзей. / На станциях батоны покупая, / о прожитом бездумно пожалей, / к вагонному окошку прилипая. / Все тот же вальс в провинции звучит, / летит, летит в белесые колонны, / весна друзей по-прежнему молчит, / блондинкам улыбаясь благосклонно. / Отходят поезда от городов, / приходит моментальное забвенье, / десятилетья искренних трудов, / но вечного, увы, неоткровенья. / Да что там жизнь! Под перестук колес / взбредет на ум печальная догадка, / что новый недоверчивый вопрос / когда-нибудь их вызовет обратно. / Так, поезжай. Куда? Куда-нибудь, / скажи себе: с несчастьями дружу я. / Гляди в окно и о себе забудь. / Жалей проездом родину чужую.

***

Как он докатился до такой Родины? В 23 года от роду?
Закончив семь классов, в неполные 16 лет, Иосиф не сталь начинать восьмой. Зачем? Поэту нужно знать жизнь, только Жизнь и Сердце дают писателю образование. А еще сын желал не сидеть на шее у родителей, а… финансово поддерживать семью. Потому 1955 г. Иосиф Бродский мило пошел в ученики к фрезеровщику и пахал на ленинградском завод "Арсенал" (ул.Комсомола, 1-3).

Подростки есть подростки, он безуспешно поступал в школу подводников, затем загорелся идеей выучиться на врача. Правда, только месяц Йося проработал помощником прозектора в морге при областной больнице, анатомировал трупы, но, в конце концов, отказался от подобной карьеры. 

Как Предтеча питерского "поколения дворников и сторожей" (это за ним пойдут иные "тунеядцы" – Александр Башлачев, Борис Гребенщиков, Юрий Шевчук Виктор Цой, Константин Кинчев), - пять лет Иосиф Бродский работал истопником в котельной, матросом на маяке, разнорабочим в геологических экспедициях. Все было по школе, он поддерживал градус, сторожил рассвет, вращал Землю.

Как это здорово, когда ты свободен, но невидим! 

Прочитав поэтический сборник Бориса Слуцкого, в 16 лет юноша записал первые стихи. Он серьезно взялся за языки: английский, польский, чешский. 

Это вызвало интерес к классическим авторам. Чтобы глубоко понимать, а тем более переводить, следует глубоко узнать. Благо времени хватало, Иосиф книгу буквально глотал: поэзия, философия, религия, культурология.

Вот, вчитайтесь. В 1957 г. он пишет, будто не 18-летний мальчишка, а зрелый автор:

- Прощай, / позабудь / и не обессудь. / А письма сожги, / как мост. / Да будет / мужественным / твой путь, / да будет он прям / и прост. / Да будет во мгле / для тебя гореть / звездная мишура, / да будет надежда / ладони греть / у твоего костра. / Да будут метели, / снега, дожди / и бешеный рев огня, / да будет удач у тебя впереди / больше, чем у меня. / Да будет могуч и прекрасен / бой, / гремящий в твоей груди. / Я счастлив за тех, / которым с тобой, / может быть, / по пути.

***

В 1958 г. Иосиф и его братья по мечтам уже разобрались: СССР - это тюрьма в форме одной шестой части суши. Встречаясь в скверах и парках, они фантазировали об угоне самолета и бегства из СССР. Только в стране развитого социализма даже скамейки имели "ушей". Пришлось оправдываться, где нужно, а от плана полетов отказываться. Стукач был из своих, иными словами, у них дятел завелся.

Размер венца и вес шапки Мономаха определяют две черты личности - дар и долг. Думаю, что уже тогда Иосиф Бродский понял: ему не остановиться, он пойдет до конца. Но, как жить, как зарабатывать на кусок хлеба поэту-аматору? 

Только переводы - это не одно десятилетие помогало выжить, даже Анне Андреевне Ахматовой, чьи стихи замалчивались властью.

Дальше был только андеграунд. С 1958 г. кое-что из авторских стихов вышло в самиздате. Но потом - "Blowin’ In The Wind" ("Ответ знает только ветер").

Как оказалось, такие вечные вопросы донимают не только его. В 1959 г. собрался круг единомышленников. Возможно, с Евгением Рейном (1935), Анатолием Найманом (1936), Владимиром Уфляндом (1937), Булатом Окуджавой (1924), Сергеем Довлатовым (1941) не на всю жизнь им по пути. Главное, каждый из них теперь - не одиночка против Системы. Бодрило то, что отныне они - вместе.
Уверенности автору добавил не прочитанный сборник стихов Евгения Баратынского, а надежда и долг. Они всегда в ответе за твой Дар.

Мощью повеяли новые строки. 

В 1959 г. Бродский выложил поэтическую мостовую - "Камни на земле", призывая: люди, смотрите в сердца, не опускайте взгляд под ноги:

- Эти стихи о том, как лежат на земле камни, / простые камни, половина которых не видит солнца, / простые камни серого цвета, / простые камни,- камни без эпитафий. / Камни, принимающие нашу поступь, / белые под солнцем, а ночью камни / подобны крупным глазам рыбы, / камни, перемалывающие нашу поступь, - / вечные жернова вечного хлеба. / Камни, принимающие нашу поступь, / словно черная вода - серые камни, / камни, украшающие шею самоубийцы, / драгоценные камни, отшлифованные благоразумием. / Камни, на которых напишут: "свобода". / Камни, которыми однажды вымостят дорогу. / Камни, из которых построят тюрьмы, / или камни, которые останутся неподвижны, / словно камни, не вызывающие ассоциаций. / Так / лежат на земле камни, / простые камни, напоминающие затылки, / простые камни,- камни без эпитафий.

***

Взаперти поэты не могут долго сидеть. 

Помните, им надобно поддерживать градус, сторожить рассвет, вращать Землю?

В ленинградском Дворце культуры имени М.Горького (пл. Стачек, 4) 14 февраля 1960 г. состоялось первое по-настоящему публичное выступление многих из них, рыцарей свежее выкованного слова. В "Турнире поэтов" участвовали Александр Кушнер (1936), Глеб Горбовский (1931), Виктор Соснора (1936). Каждый читал из свежее из написанного, для ценителей и сочувствующих Поэзии, читал то, что ныло в сердце.

Когда настал черед самого молодого участника "Турнира поэтов", безобидное стихотворения "Еврейское кладбище около Ленинграда…", написанное двумя годами ранее, в 1958 г., вызвало небывалый скандал. 

Иосифа Бродского… обвинили в национализме. За что?

- Еврейское кладбище около Ленинграда. / Кривой забор из гнилой фанеры. / За кривым забором лежат рядом / юристы, торговцы, музыканты, революционеры. / Для себя пели. / Для себя копили. / Для других умирали. / Но сначала платили налоги, / уважали пристава, / и в этом мире, безвыходно материальном, / толковали Талмуд, / оставаясь идеалистами. / Может, видели больше. / А, возможно, верили слепо. / Но учили детей, чтобы были терпимы / и стали упорны. / И не сеяли хлеба. / Никогда не сеяли хлеба. / Просто сами ложились / в холодную землю, как зерна. / И навек засыпали. / А потом - их землей засыпали, / зажигали свечи, / и в день Поминовения / голодные старики высокими голосами, / задыхаясь от голода, кричали об успокоении. / И они обретали его. / В виде распада материи. / Ничего не помня. / Ничего не забывая. / За кривым забором из гнилой фанеры, / в четырех километрах от кольца трамвая. /

Чем полицейский пристав отличается от милицейского старшины, многие родственники и соплеменники 20-летнего автора тех строк так и не успели узнать.

***

Им нужна была поддержка, только Дух мастера помогает укрепиться ученику.

7 августа 1961 г. в Комарово, в Дом творчества писателей СССР, стоявший в сосновом лесу под Ленинградом, приехал поэт и прозаик Евгений Рейн.

Он, трагический элегик, представил 21-летнего Бродского высокой грузной женщине с крупной седой головой, хозяйке деревянной ветхой дачи по улице Осипенко, 3. 

До конца Иосиф не осознавал, что говорит с самой Сафо ХХ столетия, Анной Андреевной Ахматовой. 

Мило растерянный Иосиф захватил с собой поездку… фотоаппарат и всё порывался всех запечатлеть. Спустя несколько минут легкой светской болтовни молодых людей пригласили пить чай. Поскольку в тот вечер Евгений желал, как нельзя лучше показать дебютанта, Бродский прочел пять или шесть стихотворений, а Рейн - только одно, правда, специально написанное накануне. 

Говорили о вечном: предназначение поэта, вдохновение, мужество литератора. 

О вздоре - ни слова. Хотя в тот день, 7 августа 1961 г., космонавт Герман Титов налетал 700 тысяч км в космосе и совершил мягкую посадку в спускаемом отсеке космического корабля "Восток-2".

Несколько раз начинающий поэт приезжал к императрице русской речи в Комарово. Позже в книге "Диалоги с Иосифом Бродским" (1978-1998) Соломон Волков цитирует такие воспоминания: 

- Все, касающееся Ахматовой, - это часть жизни, а говорить о жизни - все равно, что кошке ловить хвост. Невыносимо трудно. Одно скажу: всякая встреча с Ахматовой была для меня замечательным переживанием. Когда физически ощущаешь, что имеешь дело с человеком лучшим, нежели ты. Гораздо лучшим. С человеком, который одной интонацией тебя преображает. Ахматова одним только тоном голоса или поворотом головы превращала вас в homo sapiens. Ничего подобного со мной ни раньше, ни, думаю, впоследствии не происходило. Может быть, потому, что я тогда молодой был. Стадии развития не повторяются. В разговорах, просто в чаепитии с ней или, скажем, водки, ты быстрее становился христианином - человеком в христианском смысле слова, - нежели читая религиозные тексты или посещая Церковь. Роль поэта в обществе сводится в немалой степени именно к этому.

Чем он мог возблагодарить за ту стойкость и святость столпов Литературы? 

Только лично пережитыми истинами.

24 июня 1962 г., на день рождения Сафо ХХ столетия, молодой поэт прислал стихи из своего нового цикла "А.А.Ахматовой": "Закричат и захлопочут петухи…" и "За церквами, садами, театрами...". И, как почтенный сын, приложил записку:

- Дорогая Анна Андреевна! Простите, Бога ради, поспешность стихов. Я напишу Вам гораздо лучшие. Просто хотел успеть ко дню Вашего рождения. Поздравляю Вас. Хочу, чтобы все вокруг Вас было так, как Вы хотите. Ваш И.Бродский.

Что удивительно, у той плеяды начинающих питерских творцов были и другие литературные старцы. Точнее сказать, литературные матушки, к которым хотелось приехать за поддержкой, советом, наставлением, да исповедаться хотя бы. 

В 1962 г. во время поездки в Псков Иосиф Бродский познакомился с мемуаристкой Надеждой Яковлевной Мандельшт (1899-1980). Не в силах протянуть на мизерную пенсию в двухкомнатной коммунальной квартире, вдова гения Серебряного века вынужденно преподавала английский язык на факультете иностранных языков в Псковском педагогическом институте.

В 1963 г. на скромной даче А.А.Ахматовой в Комарово, которую поэтесса величала Будкой, Иосиф Бродский познакомился с Л.К.Чуковской (1907-1996), ее собеседником и летописцем. Если о человеке говорят: он - образец нравственности, рядом с ним становится не по себе. Именно таким эталоном оказалась Лидия Корнеевна. Знаете это чувство: если за тобой не числится подлостей, тебе с этим человеком легко и приятно? 
Во время первой встречи, "слегка картавя, но очень решительно", молодой поэт страстно наговорил кучу правды, заметьте, преподавательнице английского; дескать, старательные переводы из Уолта Уитмена Вашего папеньки доказывают, что Корней Чуковский напрочь лишен поэтического дара.

Что сделали две добродетельницы, две литературные матушки?
Когда шельмовавший всех и вся Бродский гордо ретировался, Христова дева Анна Андреевна нараспев прочла… ошалевшей Лидии Корнеевне стихи наглеца. 
И – Л.К.Чуковская написала (!!!) о поэзии 23-летнего юноши, который только что обвинил ее отца в бездарности: эти стихи "трудно уловимые, но несомненные. Голос у него новый, странный и сильный". Устами праведниц глаголет Господь.

…После смерти Анны Андреевны Ахматовой в марте 1966 г., с легкой руки поэта, переводчика и литературоведа Дмитрия Бобышева (1936) четверо молодых поэтов: сам Бобышев, Евгений Рейн, Анатолий Найман и Иосиф Бродский, - в мемуарной литературе стали именоваться, исключительно как "Ахматовские сироты".

Если хоть где, среда неудобных нонконформистов и порядочных людей, не дай Бог укреплялась, - это, ой, как не нравилось совам и дятлам!

***

Итак, 13 января 1964 г. Иосифа Бродского арестовали за тунеядство. 
Был такой Указ Президиума ВС РСФСР от 04.05.1961 г., специально написанный для сов и дятлов. Пролетел месяц, и настал час идти к Понтию Пилату в юбке. 
Первое заседание состоялось 18 февраля 1964 г. в здании суда Дзержинского района (ул.Восстания, 36) при председательствовании судьи Е.А.Савельевой. Помните, логику вещей тщательно документирует опытная журналистка Фрида Вигдорова?

Судья: - Чем вы занимаетесь? 
Бродский: - Пишу стихи. Перевожу. Я полагаю... 
Судья: - Никаких - "я полагаю". Стойте, как следует! Не прислоняйтесь к стене! Смотрите на суд! Отвечайте как следует! 
(Мне): - Сейчас же прекратите записывать! А то удалю из зала! 
(Бродскому): - У вас есть постоянная работа? 
Бродский: - Я думал, что это - постоянная работа. 
Судья: - Отвечайте точно! 
Бродский: - Я писал стихи. Я думал, что они будут напечатаны. Я полагаю... 
Судья: - Нас не интересует "я полагаю". Отвечайте, почему вы не работали? 
Бродский: - Я работал. Я писал стихи. 
Судья: - Нас это не интересует. Интересует, с каким учреждением вы связаны? 
Судья: - А, вообще, какая ваша специальность? 
Бродский: - Поэт, поэт-переводчик. 
Судья: - А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам? 
Бродский: - Никто. (Без вызова): - А кто причислил меня к роду человеческому? 
Судья: - Вы учились этому? 
Бродский: - Чему? 
Судья: - Быть поэтом? Не пытались закончить вуз, где готовят... Где учат... 
Бродский: - Я не думал... Я не думал, что это дается образованием. 
Судья: - А чем же? 
Бродский: - Я думаю, это... (растерянно) от Бога... 
Судья: - У вас есть ходатайство к суду? 
Бродский: - Я хотел бы знать: за что меня арестовали?

До сих пор Иосиф Бродский не разобрался, что ЗДЕСЬ, в этой стране, вопросы задают только ему. Чтобы вразумить ответчика, для начала его освидетельствовали, отправив в Ленинградскую городскую психиатрическую больницу (набережная Мойки, 126) - на принудительную психиатрическую экспертизу. Поэт и переводчик нигде не работал, а в СССР это уже считалось уголовно наказуемым. 

Спустя две недели свободного литератора выпустили, с врачебным диагнозом: 

- Здоров. 

Чтобы начать показательное судилище, больше препятствий не имелось.

***

По мнению защитницы 3.Н.Топоровой, судья Е.А.Савельева обязана была освободить подсудимого из-под стражи, чтобы он на следующий день самостоятельно отправился в указанную психиатрическую больницу. Но советская Фемида оставила поэта под арестом, и на экспертизу доставила… под конвоем.
Назад, за решетку, также при вооруженной охране.

Находясь в тюрьме, каждый вечер Иосиф Бродский расписывался в том, что на него в тот день Государство израсходовано 42 копейки. 
Здесь заставляли трудиться, и он точно знал, что зарабатывает больше, чем 42 копейки в сутки, только спросить – снова-таки! – было некого.

***

На втором заседании народного суда Дзержинского района, которое состоялось 13 марта 1964 г., уже в зале Клуба строителей (набережная Фонтанки, 22.), почувствовалось: принудительный труд в отдаленной местности ему точно светит, а деревня Норенская Архангельской области "окололитературного трутня" уж и заждалась. Подсудимому вменялось в вину то, что с 1956 г. он сменил… 13 мест работы, что было никак не по-советски; по-советски - это, когда до последнего вздоха крепостной гордится своим концлагерем.

Судья: - Значит, вы думаете, что ваши так называемые стихи приносят людям пользу? 

Бродский: - А почему вы говорите про стихи "так называемые"? 
Судья: - Мы называем ваши стихи "так называемые" потому, что иного понятия о них у нас нет. 

Сорокин (общественный обвинитель): - Вы говорите про будущие поколения. Вы что, считаете, что вас сейчас не понимают? 
Бродский: - Я этого не сказал. Просто мои стихи еще не опубликованы, и люди их не знают. 

Сорокин: - Вы считаете, что если бы знали, то признали бы? 
Бродский: - Да. 
Сорокин: - Вы говорите, что у вас любознательность сильно развита. Почему же вы не захотели служить в Советской Армии? 
Бродский: - Я не буду отвечать на такие вопросы. 
Судья: - Лучше, Бродский, объясните суду, почему вы в перерывах между работами не трудились? 
Бродский: - Я работал, я писал стихи. 
Судья: - Но… Это же не мешало вам и трудиться? 
Бродский: - А я трудился, я писал стихи.

Далее закрутилась чудная карусель со свидетелями. Судья Е.А.Савельева доставала их, что шулер из рукава. Все обвинители начинали выучено, как под копирку:

Смирнов (свидетель обвинения, начальник Дома обороны): 
- Я лично с Бродским не знаком, но хочу сказать, если бы другие граждане относились к накоплению материальных ценностей, как Бродский, нам бы коммунизм долго не построить.
Логунов (заместитель директора Эрмитажа по хозяйственной части): 

- С Бродским я лично не знаком. Впервые встретил его здесь, на суде. Так жить, как живет Бродский, нельзя. Я не позавидовал бы родителям, у которых такой сын.

Денисов (трубоукладчик УНР-20): 
- Я Бродского лично не знаю. Я знаком с ним по выступлениям нашей печати. Я выступаю, как гражданин и представитель общественности. После выступления газеты я возмущен работой Бродского.

Николаев (пенсионер): 
- Я лично с Бродским не знаком. Я хочу сказать, что знаю о нем три года по тому тлетворному влиянию, которое он оказывает на своих сверстников.

Самый гуманный Пилат в мире счет обвинения достаточными и естественно применил Указ от 4.V.1961 г.: сослать И.А.Бродского в отдаленные местности - сроком на пять лет с применением обязательного труда.

***

Интересно, жива ли судья Дзержинского районного судья Е.А.Савельева? 

С будущим Лауреатом, самым Молодым лауреатом Нобелевской премии (1987) по литературе Иосифом Бродским она управилась за два заседания. 

Объявив приговор "окололитературному трутню", чего добилась власть? 

Изоляции Личности, разрушения Личности.

14 февраля 1964 г. в камере поэта настиг первый приступ стенокардии. 

С тех пор сердечные приступы следовали за ним. Заядлому курильщику Бродскому эти колокольчики напоминали о грядущей смерти. 

Именно отсюда в творческом наследии - "Здравствуй, мое старение!", рожденное в 33 года, и "Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной", выдохнутое в сорок.

"Тунеядца" этапировали быстро, отправив по железной дороге в Архангельскую область, в одном вагоне с осужденными уголовниками... Из "Крестов" через Вологодскую и Архангельскую пересылочные тюрьмы путь стелился неблизкий. Оказавшись 25 марта 1964 г. в последней из каталажек, он, как молитву, повторял:
- И в тюремной камере, и на пересылках я продолжаю писать стихи.

…Место ему, для пробуждения сознательности, выбрали отменное. 

Деревня Норинская находилась на юге области, в 24 км от райцентра Коноша, если ехать по автомобильной дороге Коноша-Вельск. Поселок оказался большим, в основном - из рубленных, деревянных домов, правда, окруженных болотами и таежными лесами. В деревне даже работали магазин и почта. 
Рай для свободного поэта или истинного лирика.

Только уже в мае 1964 г. из деревни Норенская Коношского района Иосиф Бродский с надеждой быть услышанным написал: 
- В деревне, затерявшейся в лесах,/ таращусь на просветы в небесах - / когда же загорятся Ваши окна / в небесных (москворецких) корпусах. / А южный ветр, что облака несёт / С холодных нетемнеющих высот, / Того гляди, далёкой Вашей Музы / Аукающий голос донесёт. / И здесь, в лесу, на явном рубеже / Минувшего с грядущим, на меже / Меж голосом и эхом - всё же внятно / Я отзовусь - как некогда уже, / Не слыша очевидных голосов, / Откликнулся я все ж на некий зов. / И вот теперь туда бреду безмолвно / Среди людей, средь рек, среди лесов.

***

Знаете, что напрягло власть: этот недобитый интеллигент, этот поэтишка не валялся в ногах, на просил о помиловании, а принял мученичество как награду. Он оказался истинным стоиком, не стремившимся вернуться к благам странной цивилизации - "за кривым забором из гнилой фанеры, в четырех километрах от кольца трамвая". Здесь никто не мешал - жить так, как того хотелось, видеть мир, таким каким он будет.

Не случайно в книге "Диалоги с Иосифом Бродским" (1978-1998) Соломона Волкова Иосиф Бродский назвал то время самым счастливым в своей жизни. 

Именно в ссылке он изучал английскую литературу, в том числе творчество англо-американского поэта Уистена Одена (1907-1973):
- Помню, как сидел я в маленькой избе, глядя через квадратное, размером с иллюминатор, окно на мокрую, топкую дорогу с бродящими по ней курами, наполовину веря тому, что я только что прочел… Я просто отказывался верить, что ещё в 1939 г. поэт сказал: "Время… боготворит язык", - а мир остался прежним.

Думаете, это было счастливое и спокойное время: первозданная природа, лесные ягоды, белые грибы, парное молоко? Ни тебе совы, ни тебе дятла? Солнце, луна, книги и океан стихов? Ну, и что, что от комфорта и горячей воды он отвык?

Идиллию, правда, нарушал факт, что хилого поэта-переводчика из Ленинграда зачислили разнорабочим в совхоз "Даниловский": разгребать навоз лопатой, вываливать камни с полей, заготавливать жерди для изгороди, сеять озимые с трактористом, веять зерно, чтоб не сгорело, сажать картофель. 
Даже деньги платили - рублей 15 в месяц. Как раз на "Беломор" хватало.

По воспоминаниям почтальона М.И.Ждановой писем и посылок получал он много. Ахматова лично собирала бандероли для молодого друга. Однажды Анна Андреевна прислала ему красный шерстяной шарф, который до сих пор хранится в Коношском музее в экспозиции, посвященной И.А.Бродскому.

Как вспоминал приятель и литератор Евгений Рейн, который вместе с другим "Ахматовским сиротой", Анатолием Найманом приехали в деревню Норенскую 24 мая 1965 г. поздравить ссыльного с 25-летием: 

- К Бродскому в деревне относились замечательно. Крестьяне совершенно не понимали, за что его сослали. Они приходили к Иосифу, и Йося выдавал им лекарства... Его приписали к совхозу: каждый день часа два он что-то делал, потом возвращался, и мы обедали. Личным хозяйством Бродский заниматься не желал. У него нашлась огромная банка югославской ветчины. Закатав рукав, он вытаскивал полную горсть мяса и ел, запивая ледяной водой из бочки.

Я пытался протестовать: 
- Вот супчик, давай поедим тушенки с картошкой.
- Не хочу привыкать к этой жизни. Я не сдался, - отвечал Бродский и показывал руки, мозоль на мозоли.

***

Суд над молодым поэтом стал катализатором правозащитного движения в СССР, усилив внимания внимание мировой общественности к прав человека за "железным занавесом". Стенограммы двух судебных заседаний, сделанные Фридой Вигдоровой, опубликовали влиятельные мировые издания: "New Leader", "Encounter", "Figaro Litteraire". Их прочли в радиопрограммах ВВС. 

При активном участии А.А.Ахматовой и Л.К.Чуковской общественная защита Иосифа Бродского усиливалась и в РСФСР. На протяжении полутора лет Фрида Вигдорова и Лидия Чуковская упрямо слали письма в поддержку литератора во все инстанции. 
Защищать "Ахматовского сироту" взялись влиятельные люди: С.Я.Маршак, Д.Д.Шостакович, К.И.Чуковский, К.Г.Паустовский, А.Т.Твардовский, Ю.П.Герман.

На то, что Систему удастся победить, поэт-атеист даже не надеялся. 

6 июня 1965 г. он так описал свои "Ссыльные вечера", дошедшие до нас из архива историка и публициста Якова Гордина (1935):
- В деревне Бог живет не по углам, / как думают насмешники, а всюду. / Он освящает кровлю и посуду / и честно двери делит пополам. / В деревне он - в избытке. В чугуне / он варит по субботам чечевицу, / приплясывает сонно на огне, / подмигивает мне, как очевидцу. / Он изгороди ставит. Выдает / девицу за лесничего. И в шутку / устраивает вечный недолет / объездчику, стреляющему в утку. / Возможность же все это наблюдать, / к осеннему прислушиваясь свисту, / единственная, в общем, благодать, / доступная в деревне атеисту.

Когда озабоченные советские писатели вышли на французского коллегу Жана-Поля Сартра (1905-1980), тот, как лауреат Нобелевской премии по литературе 1964 г. и член Всемирного Совета Мира, нажал на правительство СССР. И случилось!
Многие литературоведы полагают, что хлопоты корифеев советской культуры никакого влияния на Кремль не оказали. Решающим в деле освобождения Иосифа Бродского оказалось предупреждение "большого друга СССР" Жан-Поля Сартра:
- Из-за "дела Бродского" на ближайшем Европейском форуме писателей советская делегация может оказаться в затруднительном положении, которое сложно будет объяснить с позиций стойких демократических принципов.

Вместо пяти лет Иосиф Александрович провел в Архангельской области полтора года. 4 сентября 1965 г. ссылка закончилась, и он вернулся в Ленинград.

Дабы никаких эксцессов с "тунеядством" больше не возникало, а трудовая книжка, как полагается, лежала в солидном учреждении, - в октябре 1965 г. И.А.Бродского по рекомендации Корнея Чуковского и Бориса Вахтина приняли на учет в Группком переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей СССР. 

В дальнейшем это позволило избежать обвинений в "классовом паразитизме".

***

Вернувшись в Северную Пальмиру, поэт с головой окунулся в литературный процесс. 

Впоследствии Иосиф Александрович неизменно жалел только об одном: лично они так и не встретились с Фридом Абрамовной Вигдоровой. 

Его заступница скончалась от рака 7 августа 1965 г.

За месяц до того, как из заключения освободили молодого гения.