Автори фільму "Моя бабуся Фані Каплан": В Україні зараз епоха відродження кіно

Я пам’ятаю дуже багато ваших фільмів: і тих, які нашуміли, і тих, які нашуміли менше. А фільми Дмитра пам’ятаю зі свого студентського дитинства, коли я ходив на фестиваль «Молодість» і дивився такі іронічні роботи тоді ще, мабуть, студента  чи лише випускника Київського інституту Карпенка-Карого. Потім на якийсь час ви в Москву поїхали. І ви скільки в Москві жили?

Дмитро Томашпольський: 15 років.

15 років? У якому році повернулися?

Д.Т. У 2008.

Олена Дем’яненко Нет мы позже вернулись. Мы вернулись 5 лет назад, когда начала работать программа поддержки украинского кино, нас, собственно, позвали сюда.

Д.Т. На рік ми приїхали, а потім знову поїхали.

О.Д. Мы периодически приезжали и уезжали, но вернулись мы в Украину, когда начала работать программа поддержки украинского кино. Государство стало поддерживать украинское кино, в Украине начали сниматься фильмы и мы сразу вернулись и, собственно, сразу начали их снимать. Вот за эти годы сняли достаточно много фильмов, тех, наверное, о которых вы говорите.

Чому ж все ж таки ви вирішили повернутися? У Москві більше грошей, ви ж фільми не про УПА знімали, як я розумію, ви знімали фільми про Маяковського, такі фільми, які можна було абсолютно спокійно знімати і там. І от ви вирішуєте повернутися. Чому?

О.Д. Может быть, нужно начать с того, почему мы уехали?

Так.

Мы уехали, потому что в Украине вдруг резко перестали снимать кино. Мы пытались снимать кино, привлекая спонсорские деньги. Но тогда вместе с тем, как рухнуло кинопроизводство, рухнул и кинопрокат. И брать деньги у инвесторов было уже небезопасно. То есть когда нас пару раз отвезли в лес, мы решили такое.

Справді?

О.Д. На прогулку. На небольшую. В лес. Да. Мы решили, что, наверное, мы больше не будем рисковать.

А інвестор думав, що він гроші собі поверне. А коли не повернув, подумав, що ви все вкрали, а кіно не зняли. А кіно ви зняли, а його складно було показати. І мені це дуже знайома історія, тому що я колись теж займався кінопродюсуванням і мав досвід в копродакшені, з продюсорами з інших країн і з тим, як крали плівки і ми їх шукали. І як рахували, хто кому винен, тому що коли ти намагаєшся скласти бюджет на півмільйона доларів з трьох грантів, які разом складають триста, і однієї приватної інвестиції, то деколи не сходиться.

Д.Т. Там такая сложилась ситуация, что за несколько лет мы сняли пять фильмов: два Алена и три я. И вот мы, будучи такими романтиками, желающими, что б наше кино видели все-таки зрители, взяли эти коробки в руки, а это была пленка, это было очень тяжело. Вы представьте нас двоих с этими яуфами. И мы попытались показать в Украине эти фильмы. Нам удалось это сделать. Мы показали их в семи или восьми крупных городах Украины, и нужно заметить: залы были абсолютно полными. Мы были очень удивлены.

Які це були роки?

Д.Т. Это было начало девяностых.

Тоді ще не було цих сучасних кінотеатрів?

Д.Т. Вообще кинотеатров как таковых было очень мало, и мы в общем-то в этот момент не поверили, что это неправда, что наше кино не хотят смотреть зрители. Просто его не хотят показывать. Да и негде было показывать. Кинотеатров тогда было еще меньше, чем сейчас. Сейчас их приблизительно 240, а тогда их было, наверное, 100.

И неожиданно нам предложили сделать одну работу в Москве. Мы уехали. Сделали эту работу, но еще не закончив ее, предложили вторую, третью и так пошло, пошло-поехало. И почему мы уехали оттуда? Да, карьера складывалась и у меня, и у Алены. У Алены даже слишком хорошо. Она работала уже фактически на Первом канале. Делала высокобюджетные фильмы. С открытым бюджетом. Это очень интересное понятие, которое нам даже пока не светит.

Олена Дем’яненко

Відкритий бюджет – це, якщо треба ще, то бери ще?

О.Д. Если продюсеры хотят, чтоб какая-нибудь звезда постояла там на дальнем плане в кадре, то они себе в этом не отказывают.

Д.Т. Ну Первый канал, российский, Эрнст, тогда могли это позволить, думаю, что и сейчас. А вот в какой-то момент мы почувствовали, как удавочка появляется на шее. Достаточно смелые фильмы были сделаны. И спокойно совершенно проходили по экрану, по телевизионному экрану. Но потом вдруг: а это не надо, а это не сюда. А вот фильм про Ахматову хороший очень, призы, но лучше его не показывать или ночью показать. И мы почувствовали вот это вот приближение той самой эпохи тоталитарной, которая наступила активно в 2008 году.

Тобто певні обмеження вже тоді почалися?

Д.Т. Да

О.Д. Я это связываю с тем, что начали заканчиваться деньги.

2008 рік - це рік після кризи.

Д.Т. И мы почувствовали это, и тут совпало, что в одиннадцатом году в Украине стало финансироваться, слава тебе Господи, кино. Нас позвали, и мы приехали.

О.Д. Потом появилась возможность работать здесь.

Д.Т. Но мы никогда не уезжали туда.

Духовно.

Д.Т. Никогда.

О.Д. Физически тоже. Мы возвращались. У нас были перерывы, мы ходили здесь, заглядывали всем в глаза. Говорили: ну вот мы уже есть. Но потом опять уезжали, потому что здесь никто не предлагал работу. А туда звали.

То есть мы просто ездили работать и, может быть, благодаря этому сохранились и как бы остались в профессии, потому что, к сожалению, наши однокурсники многие просто поменяли профессию. То есть они не работают в кино.

Мені цікаво, що багато з тих робіт, які ви знімали, і фільм, з трейлера якого ми почали нашу програму, «Моя бабуся Фані Каплан», і фільм, як це не дивно, серіал про Маяковського, і фільм про Ахматову все одно так чи інакше пов’язані або з Україною, або з українцями.

Тому що Маяковський за національністю був українцем і любив Україну, хоча народився в Грузії. Ахматова, крім того, що народилася в Києві, - Горенко було її прізвище - теж вона була фактично українкою. Частково, крім татарських, іншого коріння мала й українське коріння. Це так випадково склалося, чи це було щось, що на якомусь підсвідомому рівні у вас було?

О.Д. Вы знаете, мы, когда снимали один фильм в Москве, с нашим художником, который тоже киевлянин, посчитали, что у нас там, в принципе, уже пятая колонна, потому что у нас 2/3 группы были украинцы. И я думаю, что случайностей в этом нет.

Д.Т. А сколько артистов в Москве и в Питере - это наши артисты? Процентов 40.

О.Д. Чернышов, сыгравший Маяковского.

Д.Т.  Все артисты, которые активно работали в Москве и в Петербурге, это украинские артисты.

Дмитро Томашпольський

Ну зрозуміло, людям не було де заробити, вони володіли мовою, вони їхали туди. А що зараз відбувається з кінематографом? Вони тут. Як ви вважаєте, зараз хороший період для українського кіно?

О.Д. Я считаю, что лучший. Я считаю, что это эпоха возрождения. Единственно, хотелось бы, чтобы это длилось, чтобы это не останавливалось. Чтобы какие-то моменты нестыковки в законодательстве, которые еще во многом как бы не соответствует новому времени, потому что у нас есть какие-то законодательные акты, по которым мы работаем, которые еще из советского времени не изменились. Конечно бы, хотелось, чтобы и это сложилось и чтобы в нас была еще и как бы юридическая составляющая, дающая нам гарантию, что, работая в современных условиях, мы можем работать современно и нам за это ничего не будет.

Д.Т. И знаете, что еще очень важно? Важно, что пришло новое поколение. Новое поколение кинематографистов молодых. Это 25, 30, 35 лет. Совершенно разные девчонки и мальчишки, которые удивляют своими фильмами. Помните, была такая шутка? Есть плохие фильмы, есть очень плохие фильмы, а есть фильмы киностудии Довженко. Это очень грустная такая шутка, очень обидная. Тем более что я работаю и работал на киностудии Довженко с удовольствием и очень люблю эту студию.

Тем не менее есть тут доля правды. И в чем она? В том, что некое однообразие жанровое в украинском кино, оно было многие-многие годы. И  потом, после этого двадцатилетия пропасти, когда ничего не было и когда появилось новое кино, наше, украинское, оно стало совершенно другим. Оно стало многожанровым. Сейчас появляются ребята, которые с удовольствием снимают комедии, фильмы ужасов, самые-самые разные. Приключенческие фильмы.

Я дійсно пам’ятаю ваші молодіжні роботи, які виглядали таким певним бунтом наприкінці Радянського Союзу. Мабуть, до вас так ставилися, тому що іронічне кіно тоді було нетипово взагалі. Гумор почав тільки з’являтися. А гумор - це для радянської системи дуже небезпечна річ була. Вона й для нашої системи небезпечна.

Д.Т. Для будь-якої системи.

О.Д. Володя Войтенко тоді сформулював це, він назвав його «Їдке кіно». Це була така хвиля. Дуже багато людей працювало.

Ви відчуваєте, що стали старшими? Чи, як казала Вєрка Сердючка: «Всі люди, як люди, одна я молодію»? Чим ці молоді від вас відрізняються?

Д.Т. Ничем не отличаются. Наоборот, как-то мы проделали эксперимент, бросили клич молодым ребятам сделать абсолютно безбюджетный проект под названием «Йот». Это одно-двухминутные сатирические новеллы, которые были доведены до конца. Были придуманы и сняты. И я достаточно скептически относился сам к собственной идее, думая, что закончится тем, что мы с Аленой сделаем, еще пару человек. А получилось так, что где-то 12 дебютов 12 молодых режиссеров сделали такие фильмы.  

Вы спросили о том, как сейчас в кино. Что очень здорово? Очень здорово, что Госкино Украины поддерживает именно это разнообразие и многообразие жанров и режиссеров. Фильмы очень разные. И даже иногда получают за это по шапке, потому что, честно говоря, в Украине не очень любят эксперименты и достаточно смелые высказывания. Это было всегда, это есть и, наверное, будет в дальнейшем. Но благодаря вот таким фильмам мы становимся более здоровее.

Потому что здоровая нация - это нация, которая может смеяться над собой, это нация, которая может делать какие-то очень провокационные фильмы, картины, литературу, музыку. И наоборот, таким образом демонстрируя свою силу. И мне кажется, что сейчас это новое поколение и надеюсь, что мы далеко от этого поколения все-таки не отстаем. По возрасту только. Но по настроению, по духу по амбициям мы с ними. И в 2017 году, поверьте, нас всех ждет очень серьезная новая волна молодого украинского кино. Именно молодого. Дебютов.

Хочу вас запитати про ваш фільм. Зараз ми повернемося до дебютів «Моя бабуся Фані Каплан». Я його дивився. Він мені сподобався. Тому я можу говорити зі знанням справи. Якби я його не бачив, то я би чув ці відгуки про те, як можна знімати кіно про Леніна за українські державні гроші.

От зараз і я справді, коли прийшов в зал, бачив там тінь Спаської вежі, нариси Кремля, які з’являються спочатку на екрані, і я подумав, що декомунізацію фільм повинен пройти. Але потім я звернув увагу, що там червоної зірки нагорі не було. Ви її замалювали.   

О.Д. Недомалювали.

Там просто був такий ракурс, де не було зірки. Ну все ж таки, чому Фані Каплан? Я знаю, що цей задум був дуже довго.  

О.Д. Я считаю, что такие фильмы снимать не только можно, но и нужно, и нужно обязательно. Объясню, почему. Может быть, будет понятнее на примере болезни. Допустим, человек болен, он приходит к врачу, врач ему ставит диагноз. Человек ему запрещает об этом говорить. Запрещает говорить на эту тему. Говорит: не будем говорить о больном. И если не лечить, не резать, не реагировать, не понимать, что с этим делать, то болезнь будет развиваться. То болезнь человека убьет.

То же самое происходит с Лениным, Кремлем и вот той самой пресловутой декоммунизацией, потому что я абсолютно убеждена, что декоммунизация - это не запрет каких-то тем, это не смена вывесок, это не снос памятников, а это смена идеологии.

Ну я вам скажу, що стосується пам’ятників, то частково їхнє знесення пов’язане зі зміною ідеології.

О.Д. Хорошо, тогда с изменением мировозрения.

Просто можна сказати, що це не лише знесення пам’ятників, тому що пам’ятники знести, а думати так само, то не так багато зміниться.

О.Д. Потому что именно именение мировозрения – правильное -  это же все равно часть нашей истории. Истории нашей страны. И умение начать эту историю, как бы заново перевернуть страницу общей истории и говорить о том, что нет больше общей истории, а есть какая-то история другая, может быть, история каждого человека. Только из истории каждого человека складывается общая история. А не потому, что кто-то нам ее написал и кто-то нам ее дал. Вот об этом этот фильм.

Мирослав Слабошпицький та Катерина Молчанова

Хочу сказати нашим глядачам, чому ми про це говоримо. Тому що Фані Каплан - це жінка, яка стріляла в Леніна, яка насправді народилася десь у Волинській губернії. До речі, де саме? Ви знаєте місто? Тому що я пробував прочитати, і всюди написано "Волинська губернія".

О.Д. Дело в том, что в документах, которые были изданы, мы знаем, что Фани Каплан - это псевдоним. Вот как ее звали? То звали ее Фига Роидман или Фига Роитбут - здесь уже все начинает разниться. Да, она из Волынской губернии, потому что в протоколах допросов, то есть в стенограммах допросов, именно так она о себе говорила. Она не говорила, где именно она родилась, и, видимо, никто никогда этого уже не узнает. 

І першим її терористичним актом, за який вона була засуджена, був замах на київського губернатора, який не вдався, як я розумію. Так?

О.Д. Совсем не удался, потому что бомба взорвалась в гостинице, в которой она находилась.

Але це все відбувалось в Києві? 

О.Д. Да 

І більшість подій, пов’язаних з її життям, з її коханням. Це Одеса, Київ, Євпаторія, Крим. 

О.Д. Ее уже успели окрестить первой в истории жидо-бандеровкой. 

Але це цікаво. Між іншим, родина Надії Крупської, яка у вас там, вона теж з Волині. 

Д.Т. Я бы хотел еще добавить к тому, что говорит Алена, отвечая на ваш вопрос и, возможно, на ту критику, надо ли снимать фильмы подобные. Дело в том, что 2017 год у нас на носу, а это как раз столетие октябрьского переворота. И нам кажется, что вот эта кинолениниана, которая была навязана много-много десятилетий, к которой уже все привыкли, этот образ дедушки Ленина, умного Лукича, которые гениально были сыграны Штраухом, или Щукиным, или Лавровым. Молодого потрясающе сыграл Мягков. Но на самом деле Ленин был совершенно другим.

Таким, як у вас у фільмі?

Д.Т.  Да.

Це було дуже неочікуваним. Мені здається, що це перша така десакралізація Леніна.

О.Д. Сакуров первым начал.

Це правда, першим почав Сакуров.

О.Д. На самом деле о Ленине судили по тем персонажам, по тем актерам, которые его сыграли. А мы, когда пытались искать актера, который сыграл бы Ленина, мы отталкивались от документальной фотографии, последней фотографии Ленина. Он уже тогда был болен, тем не менее, на лице – все то, что у нас в кино, то, что мы пытались передать.

Але ж він у вас живий, не фотографію знімаєте: такий напівістерик, напівхитрий, незрозуміло – чи хворий, чи симулянт.

Д.Т. Ну так оно и есть, как всякий диктатор, такой он и есть. Я думаю, далеко ходить не надо: его тезка современный – точно такой же. Кстати, очень хочется вспомнить артиста, который сыграл эту роль. Может, ты расскажешь об Алексее Девотченко?

О.Д. Алексей Девотченко сыграл в нашем фильме свою последнюю роль. Мы познакомились с Лешей еще когда работали в Питере. Он играл Хлебникова в сериале «Маяковский». Он таким и запомнился – поэтом, романтиком. Когда он приезжал к нам на пробы, у нас был Майдан. Он ходил по Майдану, он улетел в Питер с ленточкой. Потом, когда он прилетел в Москву, он читал на Болотной Стуса. Он очень резко отзывался о нынешней российской власти, был большим другом Украины.

Д.Т. И даже собирался просить в Украине гражданства.

О.Д. Да, мы разговаривали с ним за несколько дней до этой трагедии, и он просил узнать, как же у нас в Украине можно получить гражданство. Но не сложилось. Он не доснялся один день, но мы ничего не переснимали, ничего не перемонтировали – мы нашли возможность перекадровать, использовав новые технологии, и сохранить эту роль полностью. И это была его последняя роль.

Д.Т. И мы не верим, что это было самоубийство. Потому что за два дня до того, как это произошло, он звонил нам и собирался приезжать на съемку. Мы очень дружили, и он очень хотел сниматься. Непонятно, как человек может так резко измениться, чтоб через два дня вдруг впасть в такую депрессию, это невозможно.

У вас взагалі, крім професійних акторів знімалися дуже багато і режисерів, просто відомих людей. Чому ви вирішили саме їх запрошувати?

О.Д. Ну опять-таки так получилось, потому что мы там что-то планируем, а фильм развивается по каким-то своим законам. Мы снимали пробы. Катю Молчанову на роль Фанни Каплан, Мирослава Слабошпицкого на роль Дмитрия Ульянова. И когда мы их утвердили, мы поняли, что сложилась такая система координат, в которой, кроме органичного существования в кадре, еще очень важен масштаб человеческой личности.

Так появились Влад Троицкий, Роман Ширман, девочки-режиссеры. Потому что это сложно сыграть. И еще потому, что кино – это производство. У нас очень сократился в связи с инфляцией бюджет, и нам нужно было работать достаточно быстро – не было времени долго объяснять, доказывать, убеждать. Нужны были единомышленники. Вот именно наши единомышленники, наши друзья пришли нам на помощь. У нас не было самоцели – снять всех украинских режиссеров в одном фильме.

Д.Т. Но когда актеру нужно появиться всего на несколько секунд, тут мастерство актерское не поможет, тут нужна личность, причем отраженная на лице, физически.

Ну Мирослав Слабошпицький навіть отримав нагороду на одному з фестивалів за кращу чоловічу роль. І там же було міжнародне журі. Думаю, що конкуренція була дуже велика. Чому вирішили саме його відзначити?

О.Д. Ну, я в жюри не была. Для нас самих это было большой неожиданностью

Там, до речі, ще одна дуже цікава деталь: голос за кадром – Уляна Супрун, це наш теперішній виконувач обов’язків міністра охорони здоров’я, яка начитує переклад. Мені було дуже цікаво, бо я пізнав такий діаспорний акцент, а потім прочитав титри. Як вона до цього поставилася?

О.Д. Ну опять-таки, видимо у нее просто склад души такой – приходить на помощь. Нам очень нужно было, чтобы этот перевод был именно таким. Мы попросили наших товарищей, и Володя Тихий, который много работал на волонтерских проектах, позвонил Ульяне, и она согласилась, пришла и озвучила. И все было очень органично и естественно.

А як ви самі взагалі визначаєте жанр фільму. От я дивився його і думав: а для якого він глядача? Те, що він для українців, у мене немає жодних сумнівів, бо багато знайомих обличь, українські зірки, фільм зроблено українською мовою, хоч він і розповідає про радянські часи. Ну, в Росії, я думаю, його точно не покажуть.

О.Д. Ну, пока Путин жив, конечно нет, а там видно будет.

Ну, сьогодні він точно не для російського ринку. А от для західного ринку – не знаю.

Д.Т. Мы знаем. У нас есть ответ. Алене, может, неудобно, так я начну, а она подхватит.

О.Д. Мне очень удобно. Фильм недавно получил в Лондоне приз на фестивале Crystal Palace в категории лучший иностранный фильм. Это зрительский фестиваль, и его даже два раза показали по просьбе зрителей. Мы общались со зрителями: они фильм поняли и приняли.

Тобто ви думаєте, що він зможе потрапити в прокат десь за кордоном?

О.Д. Ну в ограниченный. Вы же понимаете, что там другие механизмы, что фильм не снят на английском языке. Но о так называемом клубном прокате мы сейчас ведем переговоры.

Д.Т. Посудите сами: помимо Лондона, был показ на фестивале в Германии, в программе, которая называется «Тенденции будущего», – был полный зал и долго не отпускали нашу группу. Затем фильм посмотрели в Венгрии, в Будапеште, и Бейруте, в Индии. Так что мы очень серьезно и оптимистично смотрим в будущее.

О.Д. Но вы правы абсолютно, потому что для меня это неожиданность. Мне казалось, что он будет понятен здесь, но не должен быть особо понятен там, потому что это переписывание истории.

Ну для нас він дуже актуальний. Це стовідсотково хороший фільм для українського ринку. І там же немає великих російських зірок?

О.Д. Ну там Девотченко, Бровин и Наташа Никольченко.

Д.Т. Дело в том, что мы начинали кино, когда не было даже Майдана, не то что войны, агрессии российской и аннексии Крыма. Это задумывалось даже как совместное производство. И мы должны были снимать в настоящем нашем Крыму, и в России должны были снимать. Но когда началось то, что началось, мы приняли решение, переформатировались и стали все снимать в Украине. А артисты, которые у нас снимались с той территории, это все наши друзья. Один Леша Девотченко чего стоит, который погиб, наверно, в том числе и из-за того, что относился к Украине с огромной симпатией.

О.Д. И мы снимали фильм на украинском языке, и когда Леша приехал уже на съемки, после проб, и проходит паспортный контроль, его спросили, чего, мол вы приехали, он ответил: буду сниматься в кино. А на каком языке? На украинском. А вы текст выучили? Выучил. А можете рассказать? И он рассказал. Приезжает и говорит: у вас такие таможенники странные, текст спрашивают. Звоните Бровину – пусть учит. Приезжает Бровин – говорит: я всю ночь текст учил, а у меня никто ничего не спросил.

А вони знімалися українською мовою?

О.Д. Звичайно! Ми знімали українською мовою. Ліпсинг абсолютно український. Причому він так швидко розмовляв, що коли ми робили озвучку, дуже важко було потрапити нашому актору в його артикуляцію.

От шкода, що ми авторські права зберігаємо і не можемо цього показати. А наскільки складно російським акторам вчити український текст?

О.Д. Нескладно, якщо захочуть – вивчать.

А що для вас головне в цій історії про Фанні Каплан? Ви її зробили красивою, на відміну від тих її фотографій, якою вона була в житті. Хоча фото часто не відображають особистість – людина в житті може бути симпатичною, а на фото виглядати інакше.

О.Д. Ну і там фото зроблено за таких обставин, коли її вже заарештували.

Та все ж таки, таке враження, що у вас вона просто красива жінка, яка пливе хвилями життя, яке її кудись заносить. Це справді з вашої точки зору так було?

О.Д. Мне кажется, что главное, ради чего мы снимали этот фильм, – очень простая мысль, что человек, любой человек имеет право на личную жизнь. И эта частность его существования имеет необыкновенную ценность. И по идее, если бы Фанни Каплан жила в нормальном государстве, которое не было бы насильственным путем вывернуто октябрьским переворотом, то никогда в жизни, даже в страшном сне, она бы не пересеклась с Владимиром Лениным, и никогда бы не попала в топку этой революционной машины.

И поэтому частную историю ее любви мы делали немножечко преувеличенной, чуть сказочной. И, наверно, Фанни Каплан, потому что по большому счету – это главная злодейка советской мифологии. Это женщина, о которой известно только то, что ее арестовали на заводе Михельсона и через три дня расстреляли в Кремле, положили в бочку, облили бензином и сожгли.

У вашому фільмі це відображено? Це дійсно так було і описано в історії?

Д.Т. Во всяком случае, существует несколько свидетельств. В том числе Демьяна Бедного, который при этом присутствовал и упал в обморок. И у нас в фильме это отражено.

Це цікаво, бо я на фільм дивився як на справді якусь іронічно-саркастичну історію. І коли з’являється якийсь чоловік і говорить: я Дємьян Бєдний, я вирішив, що ви це придумали у вашому стилі.

О.Д. Нет. Это просто такая саркастическая история.

Д.Т. И дело в том, что в 90-е годы известный (для тех, кто следит за историей КГБ) генерал Калугин, сбежавший в США, прихватил при бегстве с собой архивы. И он открыл архив Фанни Каплан, который позже был опубликован. И там протоколы очень подробные допросов. Так что все, что в фильме есть – это все соответствует действительности.

Более того, даже вот эта каторга, на которую попадает наша Фанни Каплан, это настоящий эскиз настоящей Мальцевской тюрьмы, в которой ее содержали. Мы ее воссоздали и построили на ДВРЗ (Дарницкий вагоноремонтный завод в Киеве, – ред.)

О.Д. Но в этом следственном деле отсутствует, судя по всему, страниц десять. Потому что в протоколах допросов Каплан есть подробности о том, что было, когда ей было 15 лет, 16, 17, всю вот эту историю с Гарским. Но при этом с 17-го по 18-й год ей память отшибает совершенно, никаких фактов.

Ну ви ж кажете, що це через те, що вона була коханкою брата Леніна.

О.Д. Это не мы говорим. Существуют письма, существуют дневниковые записи, которые к этому делу отношения не имеют. Там все заканчивается тем, что она в 17-ом году приезжает поправлять здоровье в евпаторийский санаторий «Дом каторжанина». И вот там вот, дальше, как отражено уже в других документах, она знакомится с младшим братом Ленина Дмитрием Ульяновым, у них начинается бурный роман, их неоднократно видят вместе на набережной. Он был пьяница и любитель женщин, они вместе уезжали на Тарханкут.

Д.Т. А туда нельзя было поехать и вернуться не переночевавши.

О.Д. То есть сложись все по-другому, Каплан могла бы быть невесткой Ленина, а не главным врагом мирового пролетариата.

А він дійсно приїздив, коли її заарештували, чи це вже ваші домисли?

О.Д. Ну это художественный фильм. И именно эти недостающие десять страниц в архивном деле стали отправной точкой для написания сценария.

Там є документальні кадри – коли приїжджає жінка (яку якраз озвучує Уляна Супрун за кадром), американка, яка починає згадувати. Ну псевдодокументальні, ігрові, але стилізовані під документальні. І вона починає згадувати, що це її бабуся. Це справді було так?

О.Д. Это могло быть так. Дело в том, что вся современная линия – это история о том, что наши попытки установить, что было сто лет назад, они выглядят беспомощно, потому что вот в одной семье два человека, говорящие друг с другом, не могут, по большому счету, отличить правду от вымысла, не могут разобраться, что есть легенда, не могут понять, кто и когда говорит правду или выдумывает. Именно об этом наше кино.

Мы хотели сказать, что историческая правда состоит из молчания мертвых, и что жизнь человека дана ему в ощущениях. Что именно это очень ценно и важно. Что другой жизни не будет, и очень жалко потратить эту жизнь на ненависть, навязанную тебе кем-то, на борьбу за то, что через какое-то время окажется полной противоположностью. Что, может быть, не надо обязательно отдавать свою жизнь за что-то, может надо жить.

Д.Т. И еще это фильм о том, что любого человека, любого из нас можно в любую минуту превратить в какой-то жупел. Совершенно ясно, что Фанни Каплан не могла стрелять ни в какого Ленина.

Ну от сьогодні всі газети, наприклад, написали, що Віктор Медведчук подав на мене скаргу, що я готував на нього замах. Це правда (сміється). Багато хто досі жалкує, що я не довів справу до кінця.
Тож зрозуміло, що в минулому було все. Але я хочу поговорити про майбутнє. Про ті роботи, які ви хочете запустити, про що ви думаєте. Я знаю, що це, знову ж таки, нові жанри для українського кіно. Що це?

Д.Т. Поскольку я всю жизнь снимал комедии и очень люблю этот жанр, фильм, который выйдет осенью, это фильм «Ржака» – черная комедия о кино. Я думаю, что она должна понравиться зрителю, потому что мы там путешествуем по всем видам комедий, которые только существуют. Мы хотим рассказать, что такое смешное и показать, как можно смеяться в совершенно разных ситуациях. Этот проект уже находится в монтаже.

А следующий – сценарий написан, мы выиграли конкурс, и я надеюсь приступить сразу после окончания «Ржаки» – называется «Сторонні». Это фильм-триллер, немножко комический, но и страшный. Я хочу поэкспериментировать с двумя противоположными штуками – смехом и страхом, – вызывая и тот, и другой попеременно.

Цікаво, а ви?

О.Д. Я буду работать над мюзиклом, который называется «Гуцулка Ксеня». Наша студия выкупила права на одноименную оперетту Ярослава Барнича. Работа уже началась. Пока ничего не буду рассказывать, потому что 20 декабря мы должны подписать договор с основными творческими силами, которые будут работать над этим проектом. Если это случится, то это будет очень необычно и очень здорово, и надеюсь, понравится зрителям.